|
|
|
||
|
|
|
||
| ||||
|
|
|
Рано утром 1 сентября, на шестой день отхода от Бородинской позиции, русская армия по Смоленской дороге подходила к Москве. До городской заставы оставалось не более 3 верст. Здесь армия остановилась. Позиция, выбранная исполняющим обязанности начальника Генерального штаба генералом от кавалерии Л.Л. Беннигсеном, которую должна была занять армия, «простиралась от урочища Фили, впереди селения того же имени, через речку Карповку и на Воробьевы горы». «С первого взгляда можно было заметить, что выбранная Беннигсеном позиция была слишком обширной для армии, так и не получившей подкрепления. Оказалось, что по фронту она простиралась на 4 км, глубина ее была до 2 км. Правый фланг позиции упирался в изгиб реки Москвы, центр находился западнее села Троицкое, а левый фланг примыкал к Воробьевым горам». В дорожном экипаже к Поклонной горе подъехал Кутузов и, как пишет в своих «Записках» А.П. Ермолов, «тотчас приказал строить на возвышении, называемом Поклонная гора, обширный редут и у самой большой дороги батареи, назначая их быть конечностию правого фланга; лежащий недалеко по правую сторону лес наполнить егерями, прочие войска расположить по их местам». «С Поклонной горы было видно, что две извилистые речки разобщали войска: бесчисленные овраги и рытвины бороздили почву, в тылу протекала широкая Москва-река с крутым правым берегом, обращенным в сторону войск. В случае неудачного исхода сражения необходимо было переправляться через нее. Но на реке имелось только несколько наплавных мостов, которыми могла воспользоваться лишь пехота. Для артиллерии и конницы мосты эти были непригодны, а крутой берег реки труднодоступен. Между тем к Кутузову, остановившему экипаж и сидевшему на маленькой дорожной скамейке, подходили и подъезжали генералы и располагались небольшими группами поодаль. Подъехал генерал-губернатор Москвы Ростопчин. Никакого войска — 80 тысяч «московской силы» — с ним не было». Ермолов продолжает: «В присутствии окружающих его генералов спросил он меня, какова мне кажется позиция? Почтительно отвечал я, что по одному взгляду невозможно судить положительно о месте, назначенном для шестидесяти или более тысяч человек, но что весьма заметные в нем недостатки допускают мысль о невозможности на нем удержаться. Князь Кутузов взял меня за руку, пощупал пульс и сказал: «Здоров ли ты?» <…> Я сказал, что драться на нем он не будет, или будет разбит немедленно. Ни один из генералов не сказал своего мнения, хотя немногие могли догадываться, что князь Кутузов никакой нужды в том не имеет, желая только показать решительное намерение защищать Москву, совершенно о том не помышляя». Выслушав Ермолова, Кутузов приказал ему и исполняющему должность генерал-квартирмейстера полковнику К.Ф. Толю осмотреть позицию и донести ему. Такое же поручение получил Барклай-де-Толли. Превозмогая болезненное состояние (уже несколько дней его мучила лихорадка), Барклай-де-Толли верхом объехал позицию и, убедившись в ее непригодности, высказал свое мнение Кутузову. Вскоре подъехали Ермолов и полковник Толь. Эти военачальники тоже критически отнеслись к выбранной Беннигсеном позиции. Между тем войска продолжали занимать предписанные диспозицией Беннигсена места, рыли окопы, VI корпус генерала Дохтурова направлен на Воробьевы горы. Отдав распоряжение известить нужных военачальников о том, что на 5 часов пополудни назначается военный совет, Кутузов поехал в деревню Фили. «Военный совет составили: главнокомандующий фельдмаршал Кутузов, командующий 1-й Западной армией генерал от инфантерии Барклай-де-Толли, исполняющий обязанности начальника Генерального штаба генерал от кавалерии Л.Л. Беннигсен, начальник 3-й пехотной дивизии, исполняющий обязанности командира 3-го пехотного корпуса генерал-лейтенант П.П. Коновницын, командир 7-го пехотного корпуса генерал-лейтенант Н.Н. Раевский, командир 4-го пехотного корпуса генерал-лейтенант А.И. Остерман-Толстой, командир 6-го пехотного корпуса генерал от инфантерии Д.С. Дохтуров, начальник штаба 1-й Западной армии генерал-майор А.П. Ермолов, командир 1-го кавалерийского корпуса генерал-лейтенант Ф.П. Уваров и исполняющий должность генерал-квартирмейстера полковник К.Ф. Толь». «В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова, в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, осталась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Малаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. <…> Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили ее у стола… Только когда в избу вошел Беннигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами. Беннигсен открывал совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось не долго. — Священную, древнюю столицу России! — вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Беннигсена, и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. — Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасение России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения?» Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». Так рисует картину Военного совета Лев Николаевич Толстой в третьем томе романа «Война и мир». За оставление Москвы высказались Барклай-де-Толли, Остерман-Толстой, Раевский, и Толь. Сражение за столицу намеревались дать Беннигсен, Ермолов, Дохтуров, Коновницин, Уваров. Выслушав мнение генералов, Кутузов «заключил заседание следующими словами: «С потерею Москвы не потеряна Россия. Первою обязанностью поставляю сохранить армию и сблизиться с теми войсками, которые идут к нам на подкрепление. Самым уступлением Москвы приготовим мы гибель неприятелю. Из Москвы я намерен идти по Рязанской дороге. Знаю, что ответственность обрушится на меня; но жертвую собою для блага отечества». Сказав, он встал со стула и присовокупил: «Приказываю отступать». «По окончании совета, фельдмаршал остался один. Он ходил взад и вперед по избе, когда вошел к нему полковник Шнейдер, находившийся при нем 20 лет безотлучно. Пользуясь правом свободного с ним разговора, он старался рассеять его и заводил речь о разных предметах. Слова его оставались без ответа. «Где же мы остановимся?» — спросил он наконец. Будто пробужденный вопросом, фельдмаршал подошел к столу, сильно ударил об него и сказал: «Это мое дело; но уж доведу я проклятых французов, как в прошлом году турок, до того, что они будут есть лошадиное мясо!» Во всю ночь он был чрезвычайно печален, и по свидетельству самого доверенного и любимого им офицера, Кайсарова (ныне генерала от инфантерии), несколько раз горько плакал». В три часа пополуночи 2-го сентября русская армия снялась с лагеря при Филях, вступила в Москву, прошла пятнадцать верст по Коломенской дороге и остановилась у села Панки. «Фельдмаршал въехал верхом в столицу, сказал жителям, стоявшим у заставы: «Головою ручаюсь, что неприятель погибнет в Москве». «В Филях не только решалась судьба Москвы и армии. Здесь у Кутузова созрел конкретный план дальнейшего ведения войны. Этот план основывался на точном учете своих сил и средств, а также сил и средств противника, многочисленные войска которого, разбросанные на огромных пространствах России, насчитывали еще около 400 тысяч человек».
|
|
| ||
|
|
|
| ||
